Мы поговорим с волонтёром Юрием Новосадом, который собственными глазами увидел окровавленный ужас Ирпеня…

- Как война изменила вашу жизнь?

До войны у меня было ивент-агентство, я был ведущим, организовывал и проводил разнообразные мероприятия и праздники. Всю свою жизнь создавал настроение для людей и детей. Когда началась война наше агентство переформатировалось в волонтёрский штаб, мы принимаем переселенцев и беженцев с оккупированных городов у нас во Львове. Так же с парнями ездим по разным точкам Украины и развозим гуманитарную и военную помощь. Последняя наша поездка была в Киевскую область, в горячие и страшные точки оккупированных городов.

- Какая была ваша первая точка прибытия?

31 марта мы были на военной локации между Киевом и Ирпенем, нас встретили украинские военные, напоили чаем, накормили холодными варениками – это были самые вкусные вареники в моей жизни, а спустя полчаса русские начали нас обстреливать – это была артиллерия. Первый раз в своей жизни я увидел войну собственными глазами, ведь до этого момента я всё это видел только по видео или в социальных сетях. Скажу честно, словами это передать и описать сложно. Сердце стучало, адреналин зашкаливал, но когда я смотрел на спокойных и смелых украинских военных, то понимал, что не стоит бояться. Никто из наших солдат не поддавался панике, наоборот кто-то читал книгу, кто-то играл на гитаре, кто-то говорил по телефону с женой, а кто-то писал своей маме смс, что «все хорошо». Когда в нашу сторону начали запускать грады, то обстановка стала более напряженная, военные начали немного беспокоиться и это очевидно, ведь грады – это крайне страшное оружие. Когда запускают грады, это непрерываемый огонь и громыхает настолько громко, что аж шумит в ушах, создается такое впечатление, что противники все ближе и ближе. Ты понимаешь, что оно вылетает с такой скоростью, что ты даже не успеешь себя спасти, поэтому думать о том выживешь ты или нет – бессмысленно. Нам всем пришлось забраться в окоп, а поскольку он рассчитан сугубо на количество солдат, то мы прям плечо к плечу были к друг другу, но как говорится в тесноте, да не в обиде. Телефоны доставать нельзя и курить тоже, ведь малейший свет – это сигнал для русского солдата, куда целиться и куда стрелять. Я признаюсь, что было очень страшно, но огромная благодарность украинским военным, которые пытались как-то разрядить обстановку. Мы вместе под обстрелы пели песни Скрябина, шутили, говорили о жизни и это действительно помогало ненадолго отвлечься. Оптимизм и спокойствие наших солдат меня поразили до невозможности, нам нужно у них поучиться. Они не только наши герои, но и люди с большим сердцем. Так мы провели в окопе под обстрелами всю ночь, но все же нас встретило спокойное утро.

- Я знаю, что вы потом направились в Ирпень, что вы увидели там?

Да, 1 апреля мы с ребятами-волонтерами поехали в Ирпень, нас сопровождали военные, ведь город полностью заминирован. Вначале мы увидели брошенные машины, разрушенные дома и разбитые улицы – сложно было осознать, что это наша реальность, и тебе просто не хотелось верить в то, что ты видишь. Было ощущение, что ты в каком-то фильме, где зомби разрушили весь город. Помню, как я увидел, что на детской площадке в песочнице стояла растяжка, у меня просто не было слов. Кто не знает, растяжка – это шнур для создания мины-ловушки. Русские, вы от кого эту песочницу миновали, от маленького ребенка, который придет играться на детской площадке? У русских военных агрессия и ненависть ко всему живому и светлому. Я собственными глазами видел около тридцати трупов, и я думал о том: сколько планов и желаний уже не сбудется. Убитый мужчина, мог бы стать успешным бизнесменом, а мертвый ребенок мог бы выигрывать олимпиады, бездыханная женщина могла бы стать счастливой женой, а покойный дедушка мог бы нянчить своих внуков, но теперь это в прошлом, ведь у них отобрали будущее.

- Что самое ужасное было в Ирпене, что ты никогда не сможешь забыть?

Это маленькие окровавленные дети, которые лежали со связанными руками просто на улицах Ирпеня… Как можно убить ребенка, да и еще перед этим связать ему руки? Так же я видел изнасилованных, голых женщин, тела которых были подвешены к столбам… Видел труп женщины с ребенком, которые державшись за руки лежали в земли и в грязи – это воспоминание теперь со мной на всю жизнь, я никогда не смогу вытеснить это со своей головы. У меня был просто ком в горле, слезы на глазах и шок от того, что я увидел. Мы понимали, когда ехали в Ирпень, что мы будем видеть трупы мужчин, даже понимали, что увидим трупы изнасилованных женщин, но то, что мы увидим убитых детей, в это мы не могли поверить. Я познакомился с мужчиной, который всю семью отправил за границу, а сам остался в Ирпене с пожилой мамой. В один из дней оккупации, его мать вышла во двор, чтобы спуститься в погреб, а русские солдаты расстреляли ее с автоматной очереди. Что им сделала мирная пожилая женщина, как она угрожала их жизни? Когда этот мужчина рассказывал о своем горе, он не то, чтобы плакал, казалось, что в нем собралась вся боль, которая только может сосредоточиться в одном человеке… Слезы не останавливались, руки тряслись, а глаза были полные отчаяния…

- Какие истории тебе рассказывали украинские военные, которые были в Ирпене?

Многое они не могли рассказывать, но говорили, что русские хотели разрушить все: направляли дуло танка на дом и стреляли, хотя в доме уже никого не было в живых. Выпускали автоматные очереди по окнам, чтобы не осталось ничего целого. Стреляли по машинам, где лежали трупы, чтобы уничтожить ее полностью. Они обстреливали каждый двор, каждую улицу, каждый проулок, чтобы показать свою силу и кровожадность. Что говорить, если русские солдаты устраивали сафари с детьми. Наши украинские военные видели лежащие трупы маленьких детей, у которых прострелянные колени. Видно, что эти дети бежали, но в какой-то момент их сердце останавливалось и они падали от выстрелов… Ко мне подошел взрослый военный и сказал: «У меня дочка плюс-минус такого же возраста, как можно быть такими извергами?», – он просто заплакал, ведь тут нечего сказать…

- Какое событие тронуло тебя больше всего за все время вашей поездки?

В нашей гуманитарной помощи мы везли инсулин, мы его доставляли специально для восьмилетней девочки Вики, она сама из Харькова, но ее родители погибли во время обстрелов, и бабушка забрала внучку к себе в Ирпень. У девочки был сахарный диабет, ей нужен был инсулин, но там достать его было невозможно, ведь город был в полной блокаде. Девочка с каждым днем становилось все хуже и хуже, но, когда мы приехали в Ирпень нам удалось передать все нужные препараты, и мы так радовались, что смогли спасти чью-то жизнь. Спустя пару часов, по дороге домой, нам позвонили и сказали, что Вика умерла… Ребенок умер в возрасте восьми лет! Ребенок, у которого были мечты! Она мечтала стать дизайнером одежды, она рисовала на листиках платья и женские костюмы, а теперь она мертва… Мы когда ехали назад все молчали, ведь после всего увиденного и услышанного нечего сказать. Эти смерти, которые я увидел я не смогу стереть со своей памяти никогда. Многие говорят, что русские они, как звери, но мне кажется, что даже животные так не поступают!

- Ты возвращался домой уже другим человеком?

Однозначно. Во-первых, ты начинаешь ценить жизнь и относишься ко всем мелким проблемам совсем по-другому. Во-вторых, у меня появилась невероятная ненависть к этим русским, наверно, она будет со мной всю жизнь. Они перешли все границы, в них нет никакой морали, уважение и человечности. В какую страну я бы не поехал, но, если я увижу людей с россии я буду смотреть на них с отвращением. Я понимаю, что не все русские причастны и виноваты, но все равно вот эти слова «россиянин», «москва» всегда будут вызывать у меня презрение и пренебрежение после того, что я увидел. То, что русский народ молчит – это уже соучастие в войне. Украинцы будут жить с этими военными событиями не один десяток лет, это трагедия на столетия… Но больше всего меня пугают следующие вопросы: «Сколько всего мы еще не знаем? Сколько людей еще не нашли? Сколько мирных жителей могут еще пострадать?»

Вечная память

всем погибшим украинцам!

Кристина Лось

украинская журналистка

временно работающая в Латвии