Три товарища, которые подверглись пыткам

Статья о событиях в оккупированном Гостомеле, о пытках над мирными украинцами и о ценности жизни…

Шестидесятидвухлетний Леонид Адамович всю свою осознанную жизнь прожил в Гостомеле и добился успеха во всех сферах деятельности. Директор предприятия по производству вентиляций, отличный отец и друг, добрый муж и щедрый дедушка. Первое, что я спросила во время интервью: «Как вы?», – на что мужчина ответил просто одним словом: «Живой…» Леонид поделился своей историей и переживаниями, которые происходили с ним в оккупированном Гостомеле:

«Когда война пришла в мой дом все изменилось. Всю свою семью я отправил в Житомирскую область, а сам остался в своем родном городе Гостомеле. Я не мог бросить свою землю и своих соседей, я четко для себя решил, что буду помогать всем чем смогу. Ко мне приходили люди и просили, чтобы я их приютил, ведь у меня был подвал, а у многих жителей его не было. Мы принимали всех, кого могли: женщины с детьми, мужчины и пожилые люди. Я разместил у себя в подвале 21 человека и чувствовал свою ответственность за них всех. Мы постоянно сидели в нашем убежище п практически не выходили на улицу. Вначале у нас были хотя бы свет и газ, а вот потом у нас отняли и это. Повезло, что я смог достать генератор, чтобы мы могли хоть как-то готовить себе еду и выживать. Мы просидели так в подвале с 25 февраля до 9 марта, а потом у нас закончился бензин. Я принял решение пойти на свое предприятие, которое было недалеко от моего дома, ведь знал, что там остались рабочие машины, а значит там есть топливо. Я взял с собой двадцатидевятилетнего парня Диму и своего товарища Василия Борисовича, чтобы они мне помогли донести канистры с бензином.

День первый. Мы пришли на базу, но машины были сгоревшие и с пробитыми баками, очевидно, что бензина в них не было, но мы не сдавались и искали топливо по территории. Спустя минут пять нас увидели русские солдаты, один из них был чеченец и он крикнул нам: «Идите сюда!» Мы насторожено подошли к ним, они развернули нас к стенке, обыскали и забрали все, что было при нас: паспорта, пенсионные, права, ключи от машины, квартиры и телефоны. Русские военные связали нам руки вместе с шеей и завели нас в щитовую будку. Мы пробыли там несколько часов, а потом нас начали выдергивать по одному. Первого забрали Диму, мы не даже не могли представить куда его увели и что с ним будут делать, но, когда мы услышали его крики и звуки ударов все стало понятно... Следующего забрали меня и так же жестоко избивали, били по всему телу, а особенно много ударов было в грудную клетку, боль была адская, но я старался оставаться в сознании. Русский орка приставил мне пистолет к горлу и начал говорить: «Мы знаем, что ты координатор, рассказывай, что ты знаешь и кому ты передавал информацию?» Я им постоянно повторял: «Я ничего не знаю, я хочу жить, но ваше право, если хотите застрелить – стреляйте!» А их возмущало, что мы ничего им не говорим и они пытали нас по очереди дальше. Нас связанных клали на спину, русский становился коленом на грудную клетку, накрывал нос и рот тряпкой и лил холодную воду на лицо. Было такое ощущение, что ты тонешь, ты начинаешь задыхаться и захлебываться водой. Ты не можешь ни вдохнуть, ни выдохнуть, тебе кажется, что вот-вот и ты перестанешь дышать... В эти секунды я думал, что мы не выживем и, что сегодняшний день – это последний день нашей жизни. Но несмотря на это все, страх смерти – это было не самое ужасное, самое ужасное было то, что мы наблюдали за муками друг друга и вот это было просто невыносимо. Вот так над нами издевались целый день, а потом нас затолкали в какую-то комнатушку и там мы провели всю ночь. Мы были испуганны, избитые, мокрые, нам было очень холодно, и никто даже не разговаривал с друг другом, каждый был в своих мыслях. Всю ночь я корил себя за то, что взял с собой Диму… Мне на себя было наплевать, ведь мне уже 62 года, и свое я уже все прожил, а у паренька еще вся жизнь впереди, и больше всего на свете я хотел, чтобы он остался в живых.

День второй. Утром мы услышали команду: «Ведите их сюда!». Нас втроем вывели и привязали за руки и шею к столбам, а ноги обмотали скотчем. Пришел русский командир и сказал нам: «Вот если миномёты будут стрелять, то вы будете первые в кого попадет. Знайте, что за вами следят». Мы видели, что вдалеке на территории были снайперы, поэтому даже не пытались освободиться и сбежать. Было очень холодно, руки отекли, и мы их просто уже не чувствовали. Дима тяжелее всех переносил все эти пытка, но мы с Василием Борисовичем пытались поддерживать паренька, как могли. Помню, как Дима жаловался на боль в руках от веревок, а я его успокаивал и говорил: «Дима, закрой глаза и представь, что твои руки лежат перед тобой, на коленях, твои руки свободны и ты можешь ими пошевелить…» Так мы три товарища сидели, как привязанные собаки, возле этих столбов в страхе и с мыслями о том, что же будет дальше, убьют тебя сегодня или завтра…  Неведение – самое худшее во время войны. Потом нас развязали, надели шапки на головы и куда-то повели. Завели в какой-то подвал и оставили там. Мы были уже вторые сутки без еды и воды, но у нас было огромное желание – выжить.

День третий. Утром я услышал, как плачет какая-то женщина, я начал прислушиваться и узнал ее голос – это была мама Димы. Она плакала и умоляла русских солдат отпустить ее сына, я не знаю, как ей это удалось, но ей разрешили зайти к нам и забрать его. Она зашла в подвал вся в слезах и кинулась в объятия сына. Эту встречу не описать словами, в ней было столько горя и боли, но в тоже время очень много тепла и любви. Мне было стыдно смотреть ей в глаза, ведь именно из-за меня Дима попал в плен, поэтому я несколько раз извинился перед ней и сказал, что она воспитала настоящего мужчину. Мы все крепко обнялись и их отпустили, а мы остались в этом подвале с Василием Борисовичем.  Мы приняли решение, что надо пробовать уходить, что если отпустили Диму, то скорее всего они поняли, что мы никакие не координаторы. План был такой: надо разделиться, ведь так больше шансов, что кто-то из нас выживет. Василий Борисович вышел на четвертый день, а я решил уходить на пятый. Когда зашел русский солдат я сказал: «Мне очень плохо, у меня диабет и аритмия, мне нужно принимать таблетки, отпусти меня домой», – он пошел спрашивать разрешения у своего командира, а я, отчаявшись, ждал своего вердикта, мне казалось, что прошла вечность, но в конце концов он вернулся с хорошей новостью и сказал, что я могу идти. Когда я вышел с подвала я не почувствовал облегчение, мной овладел страх, я боялся идти обратно, ведь думал, что моего дома уже нету и что люди, которых я приютил уже мертвы… Я шел по центральной улице и видел трупы людей вдоль дороги, которые лежали в крови и в земле, и меня преследовала одна мысль, на их месте мог оказаться я…

Когда я пришел домой, людей в подвале почти не было, я начал расспрашивать, где все, все ли живы, но меня успокоили и сказали, что многим удалось выбраться за пределы города, что с ними все хорошо. Меня стали расспрашивать, что было с нами, что с нами делали, но я не мог об этом говорить.  У меня было только одно желание, позвонить своей семье и сказать, что я жив, но у меня не было телефона, чтобы с ними связаться.  Я даже не мог попросить ни у кого из соседей мобильный, ведь эти орки позабирали телефоны у всех жителей, чтобы никто не мог никому звонить. Эти русские солдаты, эти гады вытворяли полный беспредел. Они грабили дома, выносили все, что могли, начиная от золота, техники и заканчивая какими-то тряпками, но самое ужасно, что они забрали жизни сотни людей. Я похоронил лично за время войны двоих соседей. Один мой сосед разорвался на мине, а второй умер от инсульта, и мы под звуки обстрелов копали ямы в огороде и вот так хоронили людей. Моя мама умерла год назад, и я был рад, что она не видит этого всего ужаса. Она пережила Вторую мировую войну и много рассказывала мне о событиях тех годов. Мой дедушка был военным врачом, и его фашисты закопали живьем. Спустя время, когда его откопали и положили в гроб, его тело все почернело, потому что не было доступа кислорода. Я это отчетливо запомнил, и поэтому тела наших соседей мы просто накрывали клеёнкой и засыпали песком, чтобы тело их сохранились и потом можно было их нормально захоронить.

Я бы хотел, чтоб россияне пережили все то, что пережили мы. Возможно, это звучит жестоко, и вы подумаете, что я мстительный, но просто у меня очень хорошая память и я не забуду то, что мы все пережили никогда. Я никогда не забуду глаза людей, наполненные страхом и болью. Я все время старался быть оптимистом и не опускал руки. Я пытался не плакать и быть мужиком, но вот я разговариваю с вами, а у меня прям ком в горле и скажу вам честно, я сейчас сижу и плачу, и не могу остановить слезы… Невыносимая боль за наш народ. Люди о чем-то мечтали, к чему-то стремились, развивались, радовались, а пришли эти русские твари и забрали у нас все, что было нам так дорого. Для меня русские солдаты – настоящая нечисть, это животные, потому что люди так не поступают: не убивают, не разрушают дома, не насилуют, не проводят пытки, а главное, не забирают жизни мирных людей. Теперь я знаю одно, что человеческая жизнь – это самое важное, что у нас есть…»

 

Кристина Лось

украинская журналистка

временно работающая в Латвии


Foto: Freepik